Василий Васильевич Розанов (1856-1919) - это, наверное, самый замечательный писатель среди русских мыслителей, великолепно владевший стилем, познавший магию слова. Он не создал какой-то определенной философской системы, да и не стремился к тому. Но Розанов стал основателем оригинального стиля философствования, который некоторые исследователи называют философским импрессионизмом .

В.В. Розанов родился в г. Ветлуга Костромской губернии в семье чиновника лесного ведомства. В 1861 году, после смерти отца, семья Розановых переехала в Кострому, где Василий Васильевич в 1868-1870 гг. учился в гимназии. После смерти матери (1870 г.) Розанов жил и учился в гимназиях Симбирска (1870-1872 гг.) и Нижнего Новгорода (1872-1878 гг.). По окончании Нижегородской гимназии он поступил на историко-филологический факультет Московского университета. После того как Розанов закончил учебу в университете, он работал преподавателем в провинциальных гимназиях.

В 1886 года вышла первая философская работа В.В. Розанова "О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания". Эта работа, написанная в классическом стиле, прошла абсолютно незамеченной.

В 1893 года Розанов с семьей перебираются в Петербург, где Василий Васильевич поступил на государственную службу по акцизному ведомству. В 1890-е годы Розанов пишет много статей, публикуется в центральных газетах. В 1899 году известный издатель А.С. Суворин пригласил Розанова на работу в газету "Новое время". Василий Васильевич принял это предложение, оставил государственную службу и с тех пор до конца дней целиком посвятил себя литературной деятельности. Кроме службы в "Новом времени", он публиковался в различных, нередко, противоборствующих изданиях - в журналах "Вопросы философии и психологии", "Русский вестник", "Русское обозрение", "Русский труд", "Новый путь", "Мир искусства", "Весы", "Золотое руно", в газетах - "Русское слово", "Биржевые ведомости", "Гражданин", "Земщина" и др.

Помимо работы в газетах и журналах, Розанов активно участвует в литературно-философской жизни. Он был одним из учредителей Религиозно-Философский собраний (1901-1903 гг.), преобразованных в 1907 году в Петербургское Религиозно-Философское общество.

Как литератор и философ, Розанов был очень плодотворен. В начале XX века он чуть ли не каждый год публикует по одной, а то и по три за год книги, посвященных различным литературно-философским проблемам, а также по вопросам общественно-политической жизни. Недаром незадолго до смерти он собирался издать собрание своих сочинений в количестве 50-ти томов. Наиболее важные в философском отношении работы В.В. Розанова - "Легенда о Великом инквизиторе Ф.М. Достоевского", "Около церковных стен" (в 2-х тт.), "Уединенное", "Опавшие листья" (короба первый и второй), "Мимолетное", "Сахарна".

Многие работы В.В. Розанова вызывали неоднозначную реакцию. Так, за выход книги "Русская церковь" он был подвергнут судебному преследованию. В 1910 году книга "В темных религиозных лучах" была уничтожена цензурой. В 1912 году цензура наложила арест на книгу "Уединенное". Осенью 1913 года В.В. Розанов опубликовал ряд статей в газете правых депутатов Думы "Земщина", в которых Розанов выступил в поддержку обвинений против М. Бейлиса на известном судебном процессе. В 1914 года за эти статьи Розанов, по инициативе Д. Мережковского и А.В. Карташева, был исключен из Религиозно-Философского общества, несмотря на то, что его позиция нашла поддержку у многих общественных деятелей.

Летом 1917 года Розанов вместе с семьей переехал в Сергиев Посад, где создал последнее свое значительное произведение "Апокалипсис нашего времени", в которых выразил свои горькие размышления о гибели России и ее культуры в пламени революции. В 1918 году Василий Васильевич неоднократно, но безуспешно пытался устроиться на работу и найти хоть какие средства к существованию. В ноябре 1918 году его постиг апоплексический удар. 23 января (5 февраля) 1919 году. В.В. Розанов умер от истощения. Отходную молитву над ним прочитал его друг, русский философ и священник отец Павел Флоренский. 25 января В.В. Розанов был похоронен рядом с могилой К.Н. Леонтьева на кладбище Черниговского скита возле Троице-Сергиевой лавры. В 1923 году это кладбище срыли, черный гранитный памятник Леонтьеву разбили в куски, а крест на могиле Розанова сожгли… Ныне на этом месте надгробья Леонтьева и Розанова восстановлены.

Дать краткую характеристику мировоззрения Василия Васильевича Розанова крайне затруднительно. И дело здесь не в обширности творческого наследия или заумности рассуждений Василия Васильевича, а как раз наоборот - в кажущейся простоте, некой заземленности его произведений. Но при внимательном чтении его работ вдруг обнаруживаешь необычайную глубину, необычайную значимость каждой строчки, каждого слова, вышедших из-под пера этого русского мыслителя.

Как философ, В.В. Розанов, несомненно, предстает религиозным мыслителем, ибо все его работы обязательно были связаны с темой воплощения Бога в мире и человеке. Но в основе философского метода Розанова лежит не систематический анализ, не позитивное или критическое изложение философских воззрений, а - личное переживание, личное сомнение, иначе говоря, философия чувства, тот самый философский импрессионизм. Однажды он так охарактеризовал свой метод: "И я всегда писал один, в сущности - для себя. Даже когда плутовски писал, то точно кидал в пропасть, "и там поднимется хохот", где-то далеко под землей, а вокруг все-таки никого нет". В другом месте он отметил: "Собственно мы хорошо знаем - единственно себя. О всем прочем - догадываемся, спрашиваем. Но если единственная "открывшаяся действительность" есть "я", то, очевидно, и рассказывай об "я" (если сумеешь и сможешь)". Таким образом, субъект и объект философских размышлений В.В. Розанова - он сам. Этот субъективный, экзистенциальный и импрессионистический подход к философскому осмыслению мира, так или иначе, проявлялся во всех работах В.В. Розанова.

Конечно, подобный личностный подход порождал определенный исторический пессимизм, который русский мыслитель выразил следующим образом: "Человек не делает историю, он в ней живет, блуждает без всякого ведения - для чего, к чему". Это откровенное признание в ограниченности личностного восприятия мира объясняет и тот факт, что философские воззрения Розанова были изменчивы. Причем иногда эта изменчивость удивляла его самого. К примеру, свои довольно противоречивые размышления о Церкви, Розанов охарактеризовал следующим образом: "Всю жизнь посвятить на разрушение того, что одно в мире люблю - была ли у кого печальнее судьба?"

В самом деле, будучи религиозным мыслителем, Розанов сомневался в силе христианства и Церкви. В начальном периоде своего творчества он выступает как христианский апологет, причем особую роль в христианстве он отдает именно Православию, в противовес западному христианству: "Глубин христианства никто еще не постиг, - и это задача, даже не брезжившаяся Западу, может быть, есть оригинальная задача русского гения", - писал В.В. Розанов в книге "В мире неясного и нерешенного" (1901 г.). Но позднее личные сомнения Розанова приводят его к иному взгляду: сначала он начинает критиковать Церковь, а затем и само христианство.

Причиной критики стало неверное, по мнению Розанова, восприятие в христианстве проблемы пола, семьи, продолжения рода человеческого. "Ничто из бытия Христа не взято в такой великий и постоянный символ, как смерть. Уподобиться мощам, перестать вовсе жить, двигаться, дышать - есть общий и великий идеал Церкви", - писал он в книге "Около церковных стен". А в других работах разбросаны такие утверждения: "У Церкви нет чувства детей"; "Из текста Евангелия естественно вытекает только монастырь"; "Вокруг нас зрелище обледенелой в сущности христианской цивилизации"; Христос - "таинственная Тень, наведшая отощание на все злаки"; христианство "бессильно устроить жизнь человеческую".

Но важно помнить, что Розанов, при всем критическом отношении, не отрицал христианство как таковое. Скорее, он поставил перед христианской мыслью те вопросы, на которые необходимо было найти ответ. Ведь его, как человека религиозного, мучило несоответствие официальной христианской доктрины проблемам современной жизни. И Розанов стремился показать эти болевые точки, раскрыть их для того, чтобы оживить христианское учение, придать ему новый импульс, внести в духовное бытие человека именно как спасительное учение. Поэтому, в принципе, розановскую критику Церкви и христианства следует рассматривать как положительную, направленную на усиление роли христианского вероучения в жизни современного общества. И он страдал от того, что для достижения этой цели ему пришлось вступить на стезю критицизма. Ведь совсем не случайно была сказана им фраза, уже приведенная выше: "Всю жизнь посвятить на разрушение того, что одно в мире люблю - была ли у кого печальнее судьба?"

Сам Розанов бесконечно любил жизнь во всех ее проявлениях. Символом и знаком жизни для него были проблемы семьи и пола: "Ведь сочинения мои замешены не на воде и даже не на крови человеческой, а на семени человеческом", - писал он в книге "Уединенное". Пол, по убеждению Розанова, обладает "творящей" функцией. Более того, пол, по Розанову, "и есть наша душа", а человек вообще есть "трансформация пола". Таким образом, пол - это физическая основа бытия, таинственно связанная со всей природой. Но пол - это и метафизическая категория, ибо "пол выходит из границ естества, он - внеестественен и сверхъестественен". При этом, как отмечает Розанов, "пол не есть вовсе тело, тело клубится около него и из него…" Но пол одухотворен, также как и все человеческое тело, все телесные качества: "Нет крупинки в нас, ногтя, волоса, капли крови, которые не имели бы в себе духовного начала". Следовательно, пол - это таинственный божественный дар, метафизику и мистику которого человек обязан познать, как одну из величайших загадок бытия. Именно поэтому Розанов писал, что "связь пола с Богом большая, чем связь ума с Богом, даже чем связь совести с Богом".

Итак, В.В. Розанов привнес в русское философствование новую методологию и новую проблематику. Но, кроме этого, великая заслуга Розанова состоит в том, что он создал и новый стиль философствования. Дело в том, что личностному подходу Розанова к философской проблематике противопоказана системность и концептуальность. Сам Розанов внутренне это очень остро чувствовал, и от книги к книге все более уходил от традиционной стилистики изложения - его работы начинают наполняться письмами его корреспондентов, которые Розанов сопровождает своими пометками или замечаниями. Постепенно книги Розанова превращаются в живые диалоги. Но и эта форма перестает со временем удовлетворять Розанова. И он находит совершенно новую форму, до того не бывшую в русской философской мысли. Именно в этом стиле была написана знаменитая философская трилогия - "Уединенное" и два короба "Опавших листьев", а затем книги "Мимолетное", "Сахарна" и "Апокалипсис нашего времени".

Розановский стиль представляет собой одновременно и новый литературный жанр, и новый метод философствования. Стержнем этого стиля стало "любопытное всматривание" в человеческую природу. Интерес к человеческой личности, к ее сущности выражался Розановым не в исследовании биографий великих людей, не в абстрактных рассуждениях, как это часто бывает, а в осмыслении конкретного бытия конкретного человека - соседа по дому, друга-литератора, наконец, самого себя. Поэтому его философия как бы растворяется в мелочах жизни, а сами эти мелочи приобретают философское звучание. Недаром он как-то записал: "Я ввел в литературу самое мелочное, мимолетное, невидимое движение души, паутинки быта… У меня есть какой-то фетишизм мелочей. "Мелочи" суть мои "боги". И я вечно с ними играюсь в день. А когда их нет: пустыня. И я ее боюсь".

Основу нового розановского стиля составляют повседневные дневниковые записи. Эти, на первый взгляд, казалось бы, разрозненные и несвязанные между собой зарисовки, записи отдельных мыслей, разговоров оказались внутренне едиными, обладающими поразительной цельностью. И объединяла их не столько удачная композиция, сколько личность самого Василия Васильевича, каждый день, каждый час напряженно размышляющего над проблемами бытия.

Причем Розанов стремится избежать искажения любой своей мысли и потому старается запечатлеть ее в самом начале, во время момента рождения. Поэтому философские работы Розанова, созданные в новом стиле, часто напоминают черновые наброски, написанные только для себя с постоянными сокращениями, умолчаниями, скобками, кавычками и курсивом. Но вместе с тем, каждый отрывок - уже запечатленный момент мысли, и, таким образом, вывод, результат мышления совпадает с самим мыслительным процессом. Следовательно, каждый отдельный афоризм, каждое отдельно записанная мысль представляет собой не то "как я думаю", а то "как мне сейчас подумалось". И эта сиюминутность, мимолетность розановских записей - величайшая находка автора, позволяющая и сегодня увидеть философские размышления В.В. Розанова в их, так сказать, самом первозданном виде.

В целом, главная ценность философии В.В. Розанова состоит не в решении отдельных задач и проблем, а в постановке огромного числа проблем и разработке новых подходов к решению этих проблем.

О н был одним из самых ярких и парадоксальных философов и публицистов Серебряного века. Его называли русским Фрейдом и русским Ницше. Его ненавидели революционные демократы и недолюбливали либералы. Ему удалось прослыть одновременно и юдофилом, и юдофобом. Циник и парадоксалист, он боялся пафоса. Его философия рассеивалась в мелочах, мелочи же приобретали философский статус.

Он хотел начать литературу «с другого конца», воспеть уединение, тепло частной жизни. Не раз его упрекнут в апофеозе тривиальности, назовут философским обывателем, «поэтом интерьерчика». А он оберегал и пестовал «маленькое» в себе. Отвечал на вопрос «что делать?» фразой, которой суждено стать крылатой: «Если это лето - чистить ягоды и варить варенье; если зима - пить с этим вареньем чай».

Умер Розанов в Сергиевом Посаде 23 января (5 февраля) 1919, в беспросветной нищете, изнуренный голодом и болезнями, пытаясь превозмочь отчаяние и обрести утешение в христианской вере. Похоронен в ограде Гефсиманского скита, рядом с могилой К.Н. Леонтьева.

Василий Васильевич Розанов

20 апреля (2 мая) 1856 - 5 февраля 1919

Василий Васильевич Розанов - это, наверное, самый замечательный писатель среди русских мыслителей, великолепно владевший стилем, познавший магию слова. Он не создал какой-то определенной философской системы, да и не стремился к тому. Но Розанов стал основателем оригинального стиля философствования, который некоторые исследователи называют философским импрессионизмом.

Великий русский писатель Василий Васильевич Розанов, выходец из бедной мещанской семьи, родился в 1856 г. в Ветлуге (Костромская губерния) и почти всю свою юность провел в Костроме. Получив обычное гимназическое образование, он поехал в Москву и поступил в университет, где изучал историю. По окончании университета он долгие годы был учителем истории и географии в гимназиях разных провинциальных городов (в Брянске, Ельце, Белом). Делал он это безо всякого интереса – у него не было педагогического призвания. Около 1880 г. он женился на Аполлинарии Сусловой – ей тогда было лет сорок; в молодости она была в близких отношениях с Достоевским . Брак оказался на редкость несчастливым. Аполлинария была холодная и гордая, «инфернальная» женщина, в ней таились запасы жестокости и чувственности, видимо, ставшие откровением для Достоевского (сразу после поездки с ней за границу он написал Записки из подполья ). Аполлинария прожила с Розановым около трех лет и ушла к другому. На всю жизнь они сохранили ненависть друг к другу. Аполлинария отказалась дать Розанову развод.

Портрет Василия Розанова. Художник И. Пархоменко, 1909

Через несколько лет после разрыва Розанов встретил в Ельце Варвару Дмитриевну Рудневу, ставшую его гражданской женой. Он не мог официально жениться на ней из-за несговорчивости первой жены, и этим отчасти объясняется горечь во всех его произведениях на тему развода. Этот второй («неофициальный») брак был настолько же счастливым, насколько несчастливым был первый.

В 1886 г. Розанов опубликовал книгу О понимании , которую назвал потом «продолжительной полемикой против Московского университета» – то есть против позитивизма и официального агностицизма. Книга не имела успеха, но привлекла внимание известного критика Страхова , который вступил с Розановым в переписку, ввел его в консервативную литературную печать и наконец устроил ему официальное назначение в Петербург. Однако это не очень помогло Розанову, который оставался в стесненных обстоятельствах, пока издатель Суворин в 1889 г. не пригласил его сотрудничать в Новом времени – единственной консервативной газете, которая могла хорошо платить своим авторам.

Василий Розанов – маленький человек с большой метафизикой

В ранних произведениях Розанова нет замечательной оригинальности его более позднего стиля, но некоторые из них очень значительны. Прежде всего это Легенда о Великом Инквизиторе (1889) – комментарий к известному эпизоду из Братьев Карамазовых . Это был первый из длинного ряда комментариев к Достоевскому (продолжателями были Шестов и Мережковский ), которые стали важной чертой современной русской литературы. Это была первая попытка проникнуть в глубины психологии Достоевского и обнаружить движущие пружины его индивидуальности. Очень важно, что через первую жену Розанов знал кое-что о скрытых свойствах Достоевского «из первых рук». В этой связи интересно отметить, что Розанов придает большое значение Запискам из подполья как центральному произведению Достоевского. Замечательно тонко, как никто до него, Розанов чувствует страстное, болезненное стремление Достоевского к абсолютной свободе, включая свободу не желать счастья. Книга кроме того содержит прекрасную главу о Гоголе ; Розанов был первым, обнаружившим то, что сейчас кажется трюизмом: Гоголь не был реалистом, а русская литература в целом была не продолжением Гоголя, а реакцией против него. Одной Легенды хватило бы, чтобы назвать Розанова большим писателем, но у зрелого Розанова были достоинства еще более высокого порядка.

Василий Розанов. Передача 4. Розанов о теме "Человек и Бог"

В девяностых годах Розанов жил в Петербурге, активно общаясь с немногими людьми, способными его слушать и понимать. Этот круг включал всех представителей независимой консервативной мысли России. Туда входили И. Ф. Романов – оригинальный писатель, выступавший под псевдонимом Рцы, – и Федор Шперк (1870–1897), рано умерший философ, которого Розанов считал величайшим гением. Шперк и Рцы, по словам Розанова, оказали большое влияние на формирование его стиля. К концу девяностых годов Розанов познакомился с модернистами, но, хотя эта партия не скупилась на похвалы Розанову, он так и не сошелся с ними близко. В творчестве Розанова всегда был один странный дефект, особенно когда он писал на темы, его глубоко не затрагивавшие, – ему не хватало сдержанности, он слишком подробно развивал парадоксы, которым сам не придавал серьезного значения, но которые возмущали среднего читателя. За это его колко и остроумно отчитал Владимир Соловьев , прозвавший Розанова Порфирием Головлевым – имя лицемера из Господ Головлевых Салтыкова , – Порфирию Головлеву тоже не хватало чувства меры в его бесконечных и до тошноты елейных вещах. Еще один неприятный эпизод для Розанова – предложение Михайловского «исключить его из литературы» за недостаточно уважительную статью о Толстом .

В 1899 г. Розанов стал постоянным сотрудником Нового времени , что наконец дало ему приличный заработок. Суворин предоставил Розанову возможность писать, что ему захочется и только когда захочется, при условии писать кратко и не занимать слишком много места в одном номере. Сочетание такой свободы с такими ограничениями сыграло большую роль в формировании особого розановского стиля – фрагментарного и внешне бесформенного. Примерно в это время интерес Розанова сосредоточился на вопросах брака, развода и семейной жизни. Он повел решительную кампанию против ненормального состояния семейной жизни в России и в христианстве вообще. Существование незаконнорожденных детей он считал позорным для христианства. По его мнению, ребенок должен был считаться законным самим фактом своего появления на свет. С горечью он рассуждал о ненормальном положении вещей, вызванном невозможностью развода. Критика Розанова выливается в атаку на христианство как на аскетическую по сути религию, которая в душе все половые отношения считает отвратительными и только скрепя сердце дает разрешение на брак.

В то же время христианство непреодолимо притягивало Розанова, особенно тем, что он называл «темными лучами» – менее заметными чертами, без которых оно, однако, не могло бы существовать. По мнению Розанова (вряд ли справедливому), самым существенным в христианстве являются грусть и слезы, сосредоточенность на смерти и на «после смерти» и отречение от мира. Розанов говорил, что в выражении «веселый христианин» уже содержится противоречие. Религии Христа Розанов противопоставлял религию Бога Отца, которую он считал естественной религией – религией роста и продолжения рода. Такую примитивно натуралистическую религию он находил в Ветхом Завете , в благочестивом отношении к полу средневекового иудаизма и в религии древних египтян . Мысли Розанова о философии христианства и о его собственной естественной (по сути фаллической) религии содержатся в ряде его книг – В мире неясного и нерешенного (2 т., 1901), Около церковных стен (1906), Русская церковь (1906), Темный лик (Метафизика христианства ; 1911) и Люди лунного света (1913). Размышления Розанова о египетской религии появились в серии статей, написанных в последние годы его жизни (Из восточных мотивов ).

В политике Розанов остался консерватором. И хотя в глубине души он был совершенно аполитичен, для его консерватизма были свои причины. Агностицизм левых радикалов, естественно, отталкивал его глубоко мистичный и религиозный ум. Необычайно независимый мыслитель, он ненавидел их принудительную одинаковость. Как имморалист – презирал их унылую респектабельность. К тому же он был прирожденным славянофилом : человечество существовало для него, только поскольку оно было русским (или еврейским, но его отношение к евреям было двойственным), – и космополитизм интеллигенции был ему так же противен, как ее агностицизм. Кроме того, в течение многих лет он получал признание и поддержку только справа: от Страхова, от Суворина, потом от декадентов. Радикалы перестали считать его презренным реакционером только после 1905 г.

Однако события 1905 г. как-то смутили Розанова, и некоторое время революция его притягивала главным образом кипучей юностью революционной молодежи. Он даже написал книгу Когда начальство ушло , полную похвал революционному движению. Однако в то же время он продолжал писать в своем обычном консервативном духе. Какое-то время консервативные статьи в Новом времени он подписывал своей фамилией, а радикальные в прогрессивном Русском слове – псевдонимом В. Варварин. Такая непоследовательность для него была в порядке вещей. Политика представлялась ему такой незначительной, что ее нельзя было рассматривать sub specie aeternitatis (с точки зрения вечности). В обеих партиях Розанова интересовали только индивидуальности, их составляющие, и их «вкус», «аромат», «атмосфера». В среде литераторов это мнение не разделяли, Петр Струве обвинил Розанова в «моральной невменяемости» и ему опять стали угрожать бойкотом.

Василий Розанов. Передача 5. Розанов о предпосылках русской революции

Между тем гений Розанова возмужал и нашел собственную характерную форму выражения. В 1912 г. появилось Уединенное, почти на правах рукописи , состоящее из «афоризмов и коротких эссе». Впрочем, такое краткое описание не дает представления о невероятно оригинальной форме Уединенного . Составляющие книгу отрывки звучат живым голосом, потому что они не выстроены по правилам традиционной грамматики, а построены со свободой и разнообразием интонаций живой речи – голос часто падает до едва слышного прерывистого шепота, но по временам достигает подлинного красноречия и мощного эмоционального ритма.

За этой книгой последовали Опавшие листья (1913) и Короб второй (1915), написанные в той же манере. Причудливая и, как он сам говорил, «антигутенберговская» натура Розанова странно выражается в том, что, помимо этих книг, самые лучшие его высказывания находишь там, где не ждешь: в примечаниях к письмам других людей. Так, одна из его величайших книг – издание писем Страхова к Розанову (Литературные изгнанники , 1913), – в примечаниях высказаны гениальные и совершенно оригинальные мысли.

Революция 1917 г. была для Розанова жестоким ударом. Сначала он испытал тот же мимолетный энтузиазм, что и в 1905 г., но скоро впал в нервное расстройство, продолжавшееся до самой смерти. Уехав из Петербурга, он поселился в Троице-Сергиевом монастыре . Он продолжал писать, но при большевицком правительстве за его книги денег не платили. Последнее произведение Розанова Апокалипсис нашего времени (апокалипсис русской революции) выходило в Троице в виде брошюр очень маленьким числом экземпляров и сразу стало редкостью.

Два последних года жизни Розанов провел в нищете и невзгодах. Их степень можно представить из его незабываемого, пронзительного обращения к читателям в Апокалипсисе :

К читателю, если он друг . – В этот страшный, потрясающий год, от многих лиц, и знакомых, и вовсе неизвестных мне, я получил, по какой-то догадке сердца, помощь и денежную, и съестными продуктами. И не могу скрыть, что без таковой помощи я не мог бы, не сумел бы перебыть этот год. Мысли, и страхи, и тоска самоубийства уже мелькали, давили. Увы: писатель – сомнамбула. Лазит по крышам, слушает шорохи в домах: и не поддержи или не удержи его кто-нибудь за ноги, если он проснется от крика к действительности, ко дню и пробуждению , он сорвется с крыши дома и разобьется насмерть. Литература – великое, само-забвенное счастье, но и великое в личной жизни горе <…> За помощь – великая благодарность; и слезы не раз увлажняли глаза и душу. «Кто-то помнит, кто-то думает , кто-то догадался». «Сердце сердцу весть сказало ». <…>

Устал. Не могу. 2 – 3 горсти муки, 2 – 3 горсти крупы, пять круто испеченных яиц может часто спасти день мой . Что-то золотое брезжится мне в будущей России. Какой-то в своем роде «апокалипсический переворот» уже в воззрениях исторических не одной России, но и Европы. Сохрани, читатель, своего писателя, и что-то завершающее мне брезжится в последних днях моей жизни. В. Р. Сергиев Посад, Московск. губ., Красюковка, Полевая ул., дом свящ. Беляева.

На смертном одре Василий Розанов наконец примирился с Христом и умер, получив причастие, 5 февраля 1919 г. (по новому стилю). Так что его слова из Опавших листьев сбылись: «Конечно, я умру все-таки с Церковью, конечно, Церковь мне неизмеримо больше нужна, чем литература (совсем не нужна), и духовенство все-таки всех (сословий) милее ».

Василий Васильевич Розанов родился 20 апреля 1856 года в уездном городке Ветлуге Костромской губернии. Его отец, коллежский секретарь Василий Федорович Розанов (1822-1861), как явствует из официальных документов, был в ту пору помощником ветлужского окружного начальника. Мать В. В. Розанова - Надежда Ивановна Розанова (урожденная Шишкина; о ее дворянском происхождении Розанов всегда упоминал с гордостью, как и о своем деде-священнике) - после ранней смерти мужа перебралась с семью детьми в Кострому. Семья бедствовала, жили на крохотную пенсию и скудные доходы, получаемые от пансиона семинаристов. Впоследствии Розанов вспоминал: «Только старшая сестра Вера и старший брат Николай учились отлично; прочие - плохо или скверно. Также и я учился очень плохо. Не было ни учебников, ни никаких условий для учения. Мать 2 последних года жизни не вставала с постели, братья и другая сестра были «не работоспособны», и дом наш и вся семья разваливались... Мать умерла, когда я был (оставшись на 2-й год) учеником 2-го класса».

В 1870 году четырнадцатилетний В. Розанов переезжает в г. Симбирск и продолжает учебу в гимназии, где был учителем его старший брат Николай Васильевич Розанов. «Нет сомнения, - писал Розанов, - что я совершенно погиб бы, не «подбери» меня старший брат Николай, к этому времени как раз окончивший Казанский университет. Он дал мне все средства образования и, словом, стал отцом. Он был учителем и потом директором гимназии (в Симбирске, в Нижнем, в Белом Смоленской губ., в Вязьме)».

В Нижний Новгород, куда был переведен старший брат, Василий Розанов переехал в 1873 году. Здесь, в Нижегородской гимназии, Розанов пережил бурное, оставившее глубокий жизненный след увлечение идеями позитивизма, социализма и атеизма. Здесь с юношеским энтузиазмом, надеждой и бескомпромиссностью продумывались прочитанные книги: «Утилитаризм», «Рассуждения и исследования политические, философские и исторические» Д. С. Милля, «Физиологические письма» К. Фохта, «Избранные сочинения» И. Бентама, «Государь» Н. Макиавелли, сочинения Белинского, Писарева, Добролюбова, Ф. Лассаля, запрещенные заграничные издания (прежде всего «Вперед» П. Лаврова); при этом, как бывает в юности, идеи и книги представлялись значительно важнее реальной жизни. «С братом я ссорился, начиная с 5-6-го класса гимназии: он был умеренный, ценил Н. Я. Данилевского и Каткова; уважал государство, любил свою нацию; в то же время зачитывался Маколеем, Гизо, из наших - Грановским. Я же был «нигилист» во всех отношениях, и когда он раз сказал, что «и Бокль с Дрэпером могут ошибаться», то я до того нагрубил ему, что был отделен в столе: мне выносили обед в свою комнату. Словом, все «обычно русское». Учился я все время плоховато, запоем читая и скучая гимназией.... Кончил я «едва-едва», - атеистом, (в душе) социалистом, и со страшным отвращением, кажется, ко всей действительности. Из всей действительности любил только книги».

В 1878 году В. В. Розанов поступил на первый курс историкофилологического факультета Московского университета. Из прослушанного он впоследствии особенно выделял лекции В. И. Герье (по всеобщей истории), М. М. Троицкого (по истории философии), Н. И. Стороженко (по всеобщей литературе), Ф. И. Буслаева (по русской литературе). Но главным для формирования мировоззрения оказались не столько лекции, сколько углубленная внутренняя работа. Уже с первого курса университета, по его признанию, он «перестал быть безбожником». Философские интересы его приобрели преимущественно теоретический характер. На третьем курсе Розановым были написаны первые философские исследования: «Цель человеческой жизни» и «Об основаниях теории поведения» (за последнее ему была присуждена университетская премия Исакова).

На четвертом курсе университета В. В. Розанов женился на А. П. Сусловой, бывшей в 60-е годы близкой подругой Достоевского. В 1882 году после окончания университета Розанов, «хотя и был далек от мыслей об учительстве, самою жизнью был толкнут, как поезд по рельсам - на обычную дорогу учительства». Почти десять лет Розанов преподавал историю и географию в Брянской прогимназии, Елецкой гимназии (с 1887 г.), в Бельской прогимназии (с 1891 г.). Здесь, в глухой провинции, среди казенщины, серости и скуки было написано им первое большое философское сочинение «О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания» (Москва, 1886). Этот труд предполагал и другие капитальные исследования: «Исследование идеи счастья», «О назначении человека», «О царстве» и, наконец, «О потенциальности и роли ее в мире физическом и человеческом», после которого, по словам автора, «мне казалось, нужно поставить «точку» всякой философии и почти всем книгам». Однако книга «О понимании» прошла без внимания критиков. Литературной неудаче сопутствовала и неудача семейная: в год выхода книги Розанова неожиданно покинула Суслова. Попытки вернуть ее либо получить развод заканчивались ожесточенным отказом. Жизнь провинциального философа - изредка печатавшего (благодаря участию Н. Н. Страхова) свои трудночитаемые статьи в «Журнале Министерства народного просвещения», «Вопросах философии и психологии» или «Русском вестнике» и, одновременно, вынужденного терпеть насмешки учеников и учителей, говорить о том, что не интересует, и молчать о том, что занимает, - была обречена на безысходность.

Все изменила встреча с Варварой Дмитриевной Бутягиной, вдовой учителя Елецкой гимназии, по словам Розанова, «женщиной удивительного спокойствия и ясности души, соединенной с тихой и чисто русской экзальтацией». «В первый раз в жизни я увидал благородных людей и благородную жизнь, - вспоминал позже Розанов. - И жизнь очень бедна, и люди очень бедны. Но никакой тоски, черни, даже жалоб не было. Было что-то «благословенное» в самом доме. «... « И никто вообще никого не обижал в этом благословенном доме. Тут не было совсем «сердитости», без которой я не помню ни одного русского дома. Тут тоже не было никакого завидования, «почему другой живет лучше», «почему он счастливее нас», - как это опять-таки решительно во всяком русском доме. Я был удивлен. Моя «новая философия», уже не «понимания», а «жизни» - началась с великого удивления...».

В 1891 году после тайного венчания с В. Д. Бутягиной (Розанов так и не добился развода с А. П. Сусловой) они переезжают из Ельца в г. Белый Смоленской губернии. В том же году происходит заочное знакомство с К. Н. Леонтьевым, оказавшим сильное влияние на формирование взглядов Розанова, на его философию истории, эстетику и даже - литературный стиль. К этому же времени относится и знакомство с С. А. Рачинским, бывшим профессором Московского университета, занимавшимся в ту пору устройством крестьянских школ в своем имении, к педагогическим идеям которого Розанов относился с большим интересом.

В 1893 году благодаря протекции друга К. Н. Леонтьева, государственного контролера Т. И. Филиппова, Розанов с женой переезжают в Петербург. Опостылевшее учительство сменяется службой в Государственном контроле в должности чиновника особых поручений VII класса. Консервативный политический деятель и писатель Т. И. Филиппов, известный «ревнитель Православия», набрал к себе в Контроль писателей-славянофилов: А. В. Васильева, И. И. Каблица, Т. П. Соловьева, Н. П. Аксакова, И. Ф. Романова (Рцы). Н. Н. Страхов, философ и литератор устойчиво консервативных взглядов, познакомившийся с некоторыми из них через Розанова, писал Л. Н. Толстому: «Какие умные, чистосердечные и скромные люди! Розанов во всех этих отношениях - звезда между ними. Мне придется, кажется, больше всего внушать им всякое вольнодумство: они почти все с таким же жаром отдаются консерватизму, с каким когда-то нигилисты бросались в нигилизм».

«В жару консерватизма» Розанов пробыл несколько лет, яростно защищая монархическую государственность и Православие публицистическими статьями в журналах «Русский вестник» и «Русское обозрение». Правда, очень скоро Розанов стал тяготиться вынужденной партийностью. Возникновение собственных религиозно-философских и общественно-социальных тем, связанных с проблемами семьи, пола и брака, возможность жить исключительно литературным трудом, знакомство с кружком художников и писателей-символистов, группировавшихся вокруг журнала «Мир искусства», позволило Розанову покинуть не только рутину чиновничества, но и потерявший притягательность лагерь «идейного консерватизма».

В 1889 году Розанов оставляет службу в Государственном контроле и переходит на место постоянного сотрудника газеты А. С. Суворина «Новое время», где он проработал до самого закрытия газеты в 1917 году. Здесь им были напечатаны сотни фельетонов, рецензий и полемических заметок, передовых статей, литературных и политических обзоров, впечатления о своих путешествиях. Именно здесь, на страницах самой популярной и умной консервативной газеты России, Розанов смог наиболее адекватным для себя образом привлечь внимание широкого круга читателей к занимавшим его вопросам метафизики и религии, литературы и искусства, быта и государственной политики, семьи и брака, образования и бюрократии, истории и космологии, революции и будущего России. Розанов неоднократно признавался: «Материально я чрезвычайно многим обязан Суворину: ни разу он не навязал мне ни одной мысли, ни разу не внушил ни одной статьи, не делал и попытки к этому, ни шага. ...Без его помощи, т. е. без сотрудничества в «Новом времени», я вот теперь не мог бы даже отдать детей в школы...». Существенно: эти газетные статьи писались не только на злобу дня; спустя десятилетия Розанов включал их в свои книги наравне с другими, новыми.

Однако наиболее обстоятельно, глубоко и философски аргументированно самые волнующие свои темы Розанов высказал «на стороне»: либо в журнале С. Шарапова «Русский труд», либо в «Гражданине» В. Мещерского, либо в Литературном приложении к «Торгово-промышленной газете», либо, наконец, в изданиях «декадентов» и поборников «нового религиозного сознания» - в журналах «Мир искусства», «Новый путь», «Весы», «Золотое руно» или на заседаниях Религиозно-философских собраний и Религиозно-философского общества.

Сотрудничал Розанов и в изданиях «либеральных», как, например, в газете «Русское слово», где писал под псевдонимом «В. Варварип». Журналистами и читателями, разделенными на партии, подобное безразличие к направлениям воспринималось как «двурушничество». Но Розанова это нисколько не смущало: «Сотрудничая, - рассказывал Розанов, - я чуть-чуть приноровлял статьи к журналу, единственно, чтобы «проходили» они; но существенно вообще никогда не подавался в себе. Но от этого я любил одновременно во многих органах сотрудничать: «одна часть души пройдет у Берга»... Мне ужасно надо было, существенно надо протиснуть «часть души» в журналах радикальных. В консервативный свой период, когда, оказывается, все либералы были возмущены мною, я попросил у Михайловского участия в «Русском богатстве»; я бы им написал действительно отличнейшие статьи о бюрократии и пролетариях (сам пролетарий- я их всегда любил). Михайловский отказал, сославшись: «Читатели бы очень удивились, увидав меня вместе с Вами в журнале». Мне же этого ничего не приходило в голову» .

Несомненно, журналистское отношение к собственно философским проблемам, отсутствие четкой общественно-политической позиции, крайне субъективный, откровенный, доходящий до предельной интимности способ изложения - все это серьезно затрудняло восприятие идей Розанова-философа. Однако ни у кого не вызывали сомнений первозданная сила литературного таланта Розанова, его «дух глубины я пытливости» (А. Блок), его магия доверительных интонаций, его дар удерживать ускользающее присутствие настоящего, наконец, его неистощимая способность поддерживать «физическое наслаждение» от чтения его прозы.

Розанов - один «из гениальных наших писателей», - утверждала 3. Гиппиус; «один из первых русских писателей, - вторил ей П. Струве, неустанный обличитель политической беспринципности Розанова, - человек, награжденный большим писательским дарованием и чисто художественным прозрением, блестящий литературный талант, создавший почти новый вид художественно-конкретной публицистики, в которой мысль, философская или политическая, всецело сливалась с образами действительности, и исторической, и повседневной». «Литературный дар его был изумительный, самый большой дар в русской прозе», - писал о Розанове Н. Бердяев. «Как бы ни относиться к идеям Розанова, нельзя не поддаться обаянию его стиля. Тут - Розанов истинный творец новых ценностей, - признавался идейный противник Розанова Д. Философов. - После Пушкина, Тургенева, Достоевского, когда, казалось, русский язык достиг предела своей яркости и богатства, Розанов нашел новые его красоты, сделал его совсем иным, - и притом без всякого усилия, без всякой заботы о «стиле»... Еще определеннее о том же у С. Франка: Розанов «обладает неподражаемым даром совершенно безыскусственного, непроизвольного, замечательного нелитературного выражения мыслей. Слово есть у него не искусственное орудие выражения отвлеченного содержания мысли, а как бы живое адекватное воплощение конкретного душевного процесса мышления во всей его непосредственности». В сходных выражениях оценивали талант Розанова и другие, принадлежавшие разным идейным ориентациям писатели, поэты, мыслители, критики: Д. Мережковский, Вяч. Иванов, В. Брюсов, Андрей Белый, А. Чехов, М. Горький, А. Ремизов, Ф. Сологуб, М. Цветаева, свящ. П. Флоренский, М. Гершензон, О. Мандельштам, Л. Шестов, В. Шкловский, М. Бахтин, Д. Г. Лоренс, Андре Жид, Джеймс Стивене, Эрнст Юнгер.

Но при всех высоких оценках - как все-таки быть с Розановым-философом? Каково его место в русской философии? Что составляет ведущую тему его размышлений?

В одной из критических заметок, посвященной трудам малоизвестного философа Федора Шперка, Розанов так описал современную ему ситуацию в отечественной философии: «Мы, русские, имеем две формы выражения философских интересов: официальную, по службе, т. е. должностную. Это - «философия» наших университетских кафедр. И мы имеем как бы философское сектантство: темные, бродящие философские искания, которые, давно начавшись, продолжаются до настоящих минут. В обеих формах своих «философия» наша движется без всякого взаимодействия; они почти не знают друг друга, явно друг друга игнорируя».

Первая ветвь этой «философии», согласно Розанову, поддерживает идею, что у нас «все от варяг быша»: и потому нет в ней не только чего-нибудь «народного» или идущего от живого общества, но нет вообще книги как живого и целого явления, несущего на себе печать лица; это всегда - работа, безличная в такой степени, что имя, на ней написанное, так же ничего не выражает, как если бы на ней не было вовсе никакого имени. «Она выражает нужду кафедры, свидетельствует о знаниях автора и, так сказать, составляет «литературное прибавление» к устному магистерскому или докторскому экзамену, более документальное и прочное, а следователь но, официально более веское» .

Вторая, «сектантская» ветвь русской философии, не имея научного декорума и даже часто плана, в высшей степени полна «жизненного пороха»: этой взрывчатости, самогорения, порыва мысли и всегда около действительности, около «природы вещей». «В психологической части она действительно интересуется «коготком», который «увяз» и заставляет «всю птичку пропасть»; в логической - она в самом деле пытает запутанности человеческой мысли; в метафизической- пытает тайны бытия. ...Эта философия тесно связана с нашею литературой, тогда как первая связана исключительно с учебными нуждами, с задачами преподавания старинной педагогической дисциплины...».

Рассуждения Розанова о двух формах выражения философских интересов заслуживают внимания не только потому, что они необычайно точно описывают трагическую обреченность русской культуры на мучительный разлад между казенным и самодеятельным, и даже не потому, что рассуждения эти остаются справедливыми для дня сегодняшнего; тезис Розанова важен еще и тем, что он наилучшим образом приближает нас к ответам на занимающие нас вопросы о сущности и месте его философского наследия.

Некоторые из таких ответов, конечно, будут однозначны: ни в раннем периоде, ни в более позднем философская его деятельность никоим образом не связывалась с миром университетских кафедр. Розанов вообще не принадлежал ни к какой философской школе; «сектантский» характер его философских исканий легко просматривается уже в его ранних работах. В них движение мысли Розанова подобно мыслительным усилиям философов-досократиков: мысль занята «архе», «первоначалами», представленными вне всяких философских традиций, в дилетантском и эклектическом смешении проблем гносеологии и герменевтики, естествознания и трансцендентальной философии, натурализма и психологизма. Прежде всего сказанное относится к первой его большой книге «О понимании», так же как и к более позднему сборнику статей «Природа и история» (СПб., 1900). Небольшой отрывок, посвященный книге «О понимании», взятый из неопубликованного письма Розанова к В. И. Герье, может послужить выразительной иллюстрацией к сказанному: «Я писал свое сочинение без книг, без совета; что оно такое, кто я сам - я этого в значительной степени не знаю. И только одна боязнь, что я умру, не высказав то, над чем столько продумал и с чем связал столько своей жизни, огорчений и радостей, заставила меня издать его. И если в нем встретятся неверные объяснения или повторения найденного уже, - то, что на каждой странице его я был любознателен, быть может, заставит забыть эти слабости. В моей голове все был образ той древней науки, когда люди любили истину и искали ее, и о том, что находили - говорили друг другу. И хотя я знал, что та древняя наука умерла, а живущая не похожа на нее, я думал и поступал так, как будто бы она была жива еще. Меня интересовало, где находится закон, когда явление закономерное не совершается, какое положение сила имеет относительно вещества, есть ли несуществованье, что такое семя по отношению к растению, каков состав причинности и целесообразности, и пр., я размышлял об этом с любовью и наслаждением, и те мысли, которые явились во мне обо всем этом, я изложил».

Куда более значительными оказались работы, в которых связь литературы и философии была Розановым осознана в качестве внутреннего единства. Речь идет о таких его первых исследованиях, как «Легенда о Великом Инквизиторе Ф. М. Достоевского» (СПб., 1894) или «Как произошел тип Акакия Акакиевича? К вопросу о характеристике гоголевского творчества» (Русский вестник, 1894, № 3), а также о других статьях, вошедших в сборник «Литературные очерки» (СПб., 1899). Именно здесь и проявились особенности «философского сектантства», о которых говорил Розанов: преимущественный интерес к скрытым, глубинным пластам душевной жизни, к диалектике и логической запутанности человеческой мысли, к метафизическим тайнам бытия. Образцом такого типа литературно-критического философствования для Розанова всегда оставался Достоевский.

Однако «настоящие», собственно розановские темы философии, посвященные проблемам пола, семьи, брака, религии, культуры, Христианства, иудаизма, язычества возникли не из теоретических умозрений, не из литературы, но из собственной судьбы, из своего жизненного положения. Позже Розанов признавался: «В 1895-6 году я определенно помню, что у меня не было тем. Музыка (в душе) есть, а пищи на зубы не было. Печь пламенеет, но ничего в ней не варится. Тут моя семейная история и вообще все отношение к «другу» и сыграло роль. Пробуждение внимания к юдаизму, интерес к язычеству, критика Христианства - все выросло из одной боли, все выросло из одной точки. Литературное и личное до такой степени слилось, что для меня не было «литературы», а было «мое дело», и даже литература вовсе исчезла вне «отношения к моему делу». Личное перелилось в универсальное».

Под «семейной историей» и отношением к «другу» (т. е. к жене - Варваре Дмитриевне) Розанов имеет в виду ту неразрешимую двусмысленность их положения, с которым они столкнулись после переезда в Петербург. Тайное венчание не давало ни им, ни впоследствии их пятерым детям никаких прав: по существовавшим в ту пору церковно-государственным законам дети Розанова считались «незаконнорожденными» и даже не имели права носить ни фамилию, ни отчество отца. С точки зрения закона, их отец был всего лишь «блудник», сожительствующий с «блудницей».

Здесь-то и начинается жизненный, философский и литературный подвиг «чиновника особых поручений VII класса В. В. Розанова» - восстание во имя защиты реальности семьи против всей системы византийско-европейской цивилизации с ее законами, правилами, ценностями, моралью и «общественным мнением». Маленькое «я» и «свой дом» стали масштабом для суда над мировоззрениями, религиями, царствами.

Борьба за семью с неизбежностью привела Розанова к поиску безусловного или, как он выражался, «религиозного», «священного» обоснования семьи. Итогом этого поиска было: священной субстанцией семьи может быть только религиозно осмысленный пол. По мысли Розанова, пол в человеке - не функция, не орган, но всеобъемлющий принцип жизни. Смерть - есть феномен потери пола, кастрация мира. Брак же - побеждает смерть не иносказательно, а самим фактом.

Существенно: пол для Розанова - это одновременно и теистическое и космологическое жизнеполагающее начало. И если брак есть или может быть «религиозен» - то, конечно, потому и при том лишь условии, что «религия» имеет что-либо в себе «половое». Пол теитизируется: это дает эфирнейший цветок бытия - семью; но и теизм непременно и сейчас же сексуализируется. Связь пола с Богом для Розанова куда бесспорнее, чем связь ума с Богом. Ведь «мир создан не только «рационально», но и «священно», столько же «по Аристотелю», сколько «по Библии», столько же «для науки», как и «для молитв».

Утверждение и освящение связи пола с Богом есть, по Розанову, сокровенное ядро Ветхого Завета и всех древнейших религий. Во всяком случае, именно отсюда выводит Розанов святость и неколебимость семьи в Ветхом Завете и иудаизме; отсюда же - благословение жизни и любви в язычестве, примирившем человека со всем универсумом.

Напротив, Христианство, по Розанову, разрушило сущностную связь человека с Богом, поставив на место жизни - смерть, на место семьи - аскезу, на место религии - каноническое право, консисторию и морализирование, на место реальности - слова. Культ Слова породил бесконечные слова, рынок слов, газетные потоки слов, в которых, как во времена великого оледенения, обречена погибнуть вся европейская цивилизация. Номинализм Христианства построил цивилизацию номинализма, в которой праздные, мертвые слова, бесплодные теоретизирования и догматические споры подменили бытие. «Сущность церкви и даже Христианства определилась как поклонение смерти, как трепет и ужас, а вместе и тайное влечение к Смерти-Богу».

Однако цивилизации христианского номинализма Розанов противопоставил не молчание, но слово, - всегда личное, всегда свое, крепко укорененное в «святынях жизни»: в реальности домашнего быта, конкретной судьбы, в мистике пола, в мифах седой древности. Верность этому слову в ситуации, где на карту поставлена судьба собственной семьи, «друга», детей, и открыла Розанову то особое мифологическое пространство, в котором набирало силу его движение в защиту попранных святынь.

Знаменательно: движение это - и здесь мы подходим к существу литературного и жизненного дела Розанова - было ориентировано наперекор фундаментальным тенденциям европейской культуры. Не только идеологически, но и биографически, литературно Розанов шел не от «мифа к Логосу», но напротив - от Логоса к мифу: от философского трактата «О понимании» к газетной публицистике и лирике «Уединенного» и «Опавших листьев», от логики христианского богословия - к мифам Древнего Египта и Вавилона, к Исиде я Осирису, наконец, к гимнам Солнцу и великой богине-Матери. И как он шел от Христианства к языческому «Апокалипсису», от религии «бессеменно зачатого», а потому «бесполого» Сына к фаллической, рождающей религии Отца, так же шел он от идеологий и доктрин - к семье и быту, нумизматике и калькам с древнеегипетских изображений. И это его движение, как и движение от литературности к книгам «без читателя», от Гутенберга - к рукописному, - и есть содержание разновыраженных смыслов розановской философии.

У Розанова так и не сложилось философии в смысле последовательной, логически правильно построенной системы. Многие свои важнейшие положения он высказывал фрагментарно, часто в полемических примечаниях к чужим текстам, либо в афористически-исповедальных формулировках. Мысль Розанова не отделяется от того, что ей сопутствует; напротив - логические категории и понятия нерасторжимым образом связаны с конкретными биографическими событиями, вещами, настроением, сиюминутными переживаниями. Возникает иллюзия совпадения мысли и вещи, которая принимает очертания то документа, то мифа. При этом сам Розанов не ищет необходимых связей между различными движениями мысли, позициями, точками зрения.

Противоречивость собственных высказываний об одном и том же предмете, соседство взаимоисключающих утверждений на протяжении одной статьи или даже страницы не смущает его. Наоборот, он настойчиво декларирует субъективность - «уединенность» - своей мысли, прекрасно сознавая, что эта субъективность не выходит за пределы всепоглощающего мифа о своем «частном я». Таким образом, именно этот миф о своей семье, своем доме, своем писательстве, своей судьбе, своем времяпрепровождении, своих радостях и обидах оказывается тем безусловным, неразложимым и неколебимым началом, которое противостоит истории, политике, церкви. «Я давно про себя решил, - заостряет свою позицию Розанов, - что «домашний очаг», «свой дом», «своя семья» есть единственно святое место на земле, единственно чистое, безгрешное место: выше Церкви, где была инквизиция, выше храмов - ибо и в храмах проливалась кровь».

Розанов не скрывает, что его позиция - позиция «русского обывателя», для которого эстетика или моралистическое «не нравится» могут стать решающими аргументами в отношении к любым идеям, институтам и событиям. Эта розановская эстетика в значительной своей части пропитана славянофильской поэтикой: «механистическому» государству противостоит «организм» общества, народа, нации вместе с их историей, опять-таки уподобленные «дому». Совпадение истории и «жизни дома» - для Розанова не литературная метафора; для него в основе того и другого лежат физиология и быт, темперамент и страсть, воображение и чувство. Поэтому так привлекают его в истории поэзия и каприз, узор и нарядность, высокие минуты и все воодушевленное, трогательное, воспоминательное, картинное. Отсюда - и постоянные колебания в оценках событий. Наряду с проклятиями революции можно прочесть и другое: «Я, несмотря на весь свой консерватизм, люблю даже революцию - т. е. читать о ней. Все-таки картина... «2. Именно таким картинным, физиологическим, бытовым было восприятие Розанова первой и второй русской революции. Но вот - изменилась «картина»: исчезло «историческое электричество», «ослабли фетиши», «начальство вернулось», - изменились и розановские суждения. Разумеется, несмотря на пространность иных рассуждений о смысле и сущности мировой или национальной истории, для Розанова это область не столько теоретической историософии, сколько еще один элемент все того же мифа об абсолютном характере «частного я», способного совмещать несовместимое - поэтизацию бытового Православия и, одновременно, отрицание Христа, анархизм и монархизм, эротику и метафизику, консерватизм и нигилизм.

Поиск истоков «домашнего очага» - истоков идеальной семьи, идеальной религии, идеальных взаимоотношений привел Розанова в Древний Египет. Конечно, то был всецело выдуманный, утопический, созданный силой поэтического воображения гармоничный мир «золотого века» человечества. Этот сотканный эротическими религиозными фантазиями мир райских чувств, ласканий, шепотов, вздохов, любовных заклинаний, солярных и фаллических культов Розанов противопоставил историческому Христианству и всей современной цивилизации.

Сквозь призму этого всецело литературного и до конца своих дней творимого мифа о райско-языческом бытии человечества и воспринял Розанов революцию 1917 года. Все сопутствующие ей бедствия, обрушившиеся на Россию, Розанов истолковал как «зло пришествия Христа» и всего Христианства, создавшего цивилизацию, тяжестью которой задавило и «частное я» отдельного человека, и саму Россию. Это свое видение исторической, национальной и космологической катастрофы с пронзительной трагичностью, эпическим пафосом и плачем библейских пророков над разрушенным Иерусалимом Розанов возвестил в крошечных выпусках брошюр серии «Апокалипсис нашего времени».

Выпуски «Апокалипсиса» - название не только подчеркивало апокалипсический характер исторических событий, но и воплощало давнее убеждение Розанова, что новозаветный Апокалипсис есть не христианская, а противохристианская книга, - печатались в Сергиевом Посаде, куда Розанов с семьей переехал в 1917 году. Здесь, в чужом доме, оторванный от друзей, в безденежьи, голоде, обреченный на безысходность и нищету, пораженный неожиданной смертью любимого сына, погибал самый оригинальный из русских философов.

Перед смертью Розанов соборовался и причащался. Означало ли это решительную перемену в отношении к Христианству? Немногочисленные свидетельства близких двусмысленны и тенденциозны. Лишь одно бесспорно: до последней минуты Розанов себе не изменил. Смерть указывает на то, что человек должен завершить в жизни, но завершив, не может овладеть завершенным, ибо находится по ту сторону жизни. Для Розанова это завершение означало умирание в церкви. Там, где кончалась жизнь, умирало и язычество. У берегов ледяного Стикса смерть и Христианство для Розанова сливались: принятие смерти и было для него принятием Христианства.

5 февраля 1919 года Василий Васильевич Розанов умер. Малое уравнялось с великим. Похоронен был Розанов в скиту Черниговского монастыря, рядом с могилой К. Н. Леонтьева. Могилы их не сохранились.

Примечания:

Розанов В. В. Биографические сведения для Нижегородской губернской ученой архивной комиссии. 1909 г. - ЦГАЛИ, ф. 419.

Там же. Николай Васильевич Розанов (1847-1894), оказавший огромное влияние на духовный мир младшего брата, был идейным поборником принципов классического и воспитательного образования; в общественно-культурном плане он оставался консерватором славянофильской ориентации. Многие его педагогические и культурно-политические установки отстаивались впоследствии и В. В. Розановым.

Розанов В. Литературные изгнанники. Т. I. СПб., 1913. С. 116.

Розанов В. Опавшие листья. СПб., 1913. С. 240-241.

Толстовский музей. Т. II. Переписка Л. Н. Толстого с Н. Н. Страховым. СПб., 1914. С. 443-444.

Розанов В. В. Биографические сведения... См. также: Письма А. С. Суворина к В. В. Розанову. СПб., 1913.

Розанов В. В. Биографические сведения...

Розанов В. Природа и история. Сборник статей. СПб., 1900. С. 161.

Там же. С. 162.

Розанов В. Опавшие листья. Короб 2-й, Пг., 1915. С. 363-364.

Розанов В. Литературные изгнанники. С. 248.

Розанов В. В. Около церковных стен. Т. 2. СПб., 1906. С. 446.

Розанов В. Когда начальство ушло. 1905-1906 гг. СПб., 1910. С. 278.

(По материалам сайта

Розанов Василий Васильевич (1856-1919), русский мыслитель, прозаик, публицист, литературный критик. Родился 20 апреля (2 мая) 1856 в Ветлуге Костромской губ. в семье лесничего. Рано осиротел, детство прошло в нищете. Иждивением старшего брата окончил гимназию в Нижнем Новгороде и поступил на филологический факультет Московского университета, который окончил в 1880. До 1893 был учителем истории и географии в гимназиях Брянска, Ельца и г.Белого (Смоленской губ.). Учительская среда оказалась совершенно чуждой и даже враждебной Розанову, преподавание тяготило его, мешало писательству - естественному следствию его умственного развития еще в университетские годы.

Согласно Автобиографии (1890), важнейшим импульсом этого развития послужили сочинения Д.С.Милля, Д.И.Писарева, Н.А.Добролюбова и западноевропейских вульгарных материалистов. Целиком в этом русле написана первая статья Розанова Исследование идеи счастья как идеи верховного начала человеческой жизни, в 1881 отвергнутая журналом «Русская мысль» «по причине тяжелого слога». Зато другое его «небольшое исследование» Об основаниях теории поведения удостоилось университетской академической премии и явилось зародышем «сплошного рассуждения на 40 печатных листов» О понимании. Опыт исследования природы, границ и внутреннего строения науки как цельного знания. Оно вышло в Москве в 1886 и не имело ни малейшего резонанса в научно-философских кругах - по-видимому, было сочтено дилетантским умствованием, поскольку в нем предлагался полный пересмотр познавательной деятельности в качестве комплексного интеллектуального переживания.

Только оканчивая жизнь, видишь, что вся твоя жизнь была поучением, в котором ты был невнимательным учеником.
(ЖИЗНЬ)

Розанов Василий Васильевич

Философические устремления Розанова постепенно сменялись религиозными, о чем свидетельствуют его насыщенные полемикой статьи Органический процесс и механическая причинность (1889); Отречение дарвиниста (1889) - против проф. К.А.Тимирязева; Место христианства в истории (1890), Цель человеческой жизни (1892), Красота в природе и ее смысл (1894). Репутации философа они Розанову не создали, но помогли свести знакомство с Н.Н.Страховым и К.Н.Леонтьевым, а те открыли ему дорогу в консервативную журналистику - он стал одним из ведущих авторов новообразованного в 1890 журнала «Русское обозрение», издававшегося на личные средства Александра III при кураторствеК.П.Победоносцева. Свое публицистическое творчество 1890-х годов Розанов именовал «Катковско-Леонтьевским периодом». Он регулярно публиковался в «Русском вестнике», «Вопросах философии и психологии», «Биржевых ведомостях», «Московских ведомостях» и особенно в газете А.С.Суворина «Новое время» - штатным сотрудником этого издания Розанов стал в 1898. До этого он, оставив гимназическое преподавание и переехав в Санкт-Петербург, несколько лет служил чиновником Центрального управления государственного контроля («Служба была так же отвратительна для меня, как и гимназия»).

К началу 1900-х годов Розанов создал себе прочную репутацию плодовитого и яркого консервативного журналиста. Большая часть его многочисленных статей этого периода собрана в книгах Сумерки просвещения (1899), где на базе собственного опыта Розанов обличает российскую систему школьного образования; Природа и история (1899), Религия и культура (1899), Литературные очерки (1899). Однако главным и наиболее известным его сочинением стала опубликованная в 1891 в «Русском вестнике» и вышедшая несколькими отдельными изданиями (с приложением двух этюдов о Н.В.Гоголе) Легенда о Великом Инквизиторе Ф.М.Достоевского. Опыт критического комментария. Творчество и личность Достоевского изначально привлекали Розанова, и это предопределило не только его критическую репутацию, но и личную судьбу: чтобы лучше понять любимого писателя, Розанов женился на его бывшей любовнице, А.П.Сусловой (1839-1918), которая, изуродовав жизнь супругу и бросив его, не пожелала дать ему развода, и второй - счастливый - брак Розанова оставался в глазах церкви и государства незаконным со всеми вытекающими отсюда прискорбными последствиями. Легенда же положила начало изучению религиозных аспектов творчества Достоевского, хотя в ней речь идет не о самих произведениях, а о восприятии их содержания (о «понимании» литературы, формирующем мировоззрение), как и в других литературно-критических статьях Розанова, начиная с нашумевшего программного цикла Старое и новое (1892), где полемически мотивируется отказ от «наследства 60-70 годов».

К началу 1900-х годов мировоззрение Розанова вполне сформировалось: «понимание» в целом было предрешено и постоянно расширялось тематически, в принципе не имея пределов. Однако «пониманию» этому, на его собственный взгляд, недоставало органичности, которая требовала слияния мышления с бытом: именно он признавался «сферой целостного существования личности» (Н.Розин). Быт одушевляла стихия пола и скрепляли семейные узы. Соответствующие размышления и соображения Розанова, нередко спонтанные, вдохновили его статьи, собранные в двухтомнике Семейный вопрос в России(1905), а также, по собственным его словам, «главную идейную книгу» В мире неясного и нерешенного, вышедшую к 1904 двумя изданиями.

Его собственная мучительная семейная ситуация (брачное сожительство, по церковным понятиям считавшееся блудом) спровоцировала напряженные размышления о значении и роли российской церковности (двухтомник Около церковных стен, 1907). Попытку решающего обобщения религиозной проблематики представляют книги Розанова Темный Лик (1911) и Люди лунного света(1912), где в сексуальном ключе выявляется и оценивается «метафизика христианства» и доказывается несостоятельность христианской религии с точки зрения обустройства обыденной жизни. Однако, по-видимому, неправомерно объявлять Розанова, как это делалД.С.Мережковский, подобным Фр.Ницше «антихристианином». Следует учитывать и его нарочитое тяготение к крайностям, и характерную амбивалентность его мышления. Так, ему удалось прослыть одновременно юдофилом и юдофобом; революционные события 1905-1907 он считал не только возможным, но и необходимым освещать с различных позиций - выступая в «Новом времени» под своей фамилией как монархист и черносотенец, он под псевдонимом В.Варварин выражал в других изданиях леволиберальную, народническую, а порой и социал-демократическую точку зрения.

Закономерной кульминацией творчества Розанова явились его сочинения необычного жанра, ускользающего от строгого определения, однако укорененного в его журналистской деятельности, предполагавшей постоянную, как можно более непосредственную и вместе с тем выразительную реакцию на злобу дня, и сориентированного на настольную книгу Розанова Дневник писателя Достоевского. В опубликованных сочинениях Уединенное(1912), Смертное (1913), Опавшие листья (короб 1 - 1913; короб 2 - 1915) и предполагавшихся сборниках В Сахарне, После Сахарны, Мимолетное и Последние листьяавтор пытается воспроизвести процесс «понимания» во всей его интригующей и многосложной мелочности и живой мимике устной речи - процесс, слитый с обыденной жизнью и способствующий мыслительному самоопределению. Этот жанр оказался наиболее адекватным мысли Розанова, всегда стремившейся стать переживанием; и последнее его произведение, попытка осмыслить и тем самым как-то очеловечить революционное крушение истории России и его вселенский резонанс, обрела испытанную жанровую форму.

Его Апокалипсис нашего времени публиковался невероятным по тому времени двухтысячным тиражом в большевистской России с ноября 1917 по октябрь 1918 (десять выпусков). Характерно, что этот реквием по российскому государству и русской культуре первоначально мыслился как периодическое издание статей на темы политические, религиозные и общекультурные под общим заглавием Троицкие березки: «так, какую-нибудь ерунду, и вдруг - раз, мысль, два - мысль. Разрослось чудище...» (Розанов - Ткаченко, 1918, 31 марта). Жанр оправдал себя: Апокалипсис оказался редкостным и бесценным художественно-историческим свидетельством очевидца и мыслителя, погребенного под обломками рухнувшей империи.

Вот и совсем прошла жизнь... Остались немногие хмурые годы, старые, тоскливые, ненужные...
(ЖИЗНЬ)

Розанов Василий Васильевич

Центральной философской темой в творчестве зрелого Розанова стала его метафизика пола. В 1898 в одном из писем он формулирует свое понимание пола: «Пол в человеке - не орган и не функция, не мясо и не физиология - но зиждительное лицо... Для разума он не определим и не постижим: но он Есть и все сущее - из Него и от Него». Непостижимость пола никоим образом не означает его ирреальности. Напротив, пол, по Розанову, есть самое реальное в этом мире и остается неразрешимой загадкой в той же мере, в какой недоступен для разума смысл самого бытия. «Все инстинктивно чувствуют, что загадка бытия есть собственно загадка рождающегося бытия, т.е. что это загадка рождающегося пола». В розановской метафизике человек, единый в своей душевной и телесной жизни, связан с Логосом, но связь эта имеет место не в свете универсального разума, а в самой интимной, «ночной» сфере человеческого бытия: в сфере половой любви.